1984 г.

Фронт приближался. Приближалось долгожданное Освобождение. Люди радовались и в то же время страшились расправы фашистов, так как знали, что они творят при отступлении. И действительно, 1 июля в Минске были вывешены приказы – мужчинам и мальчикам явиться в одно место, женщинам и девочкам – в другое. Все понимали, что это значит, в домах не прекращались рыдания. Знали, что спрятавшихся в подвалах, тайниках разыскивают с овчарками, забрасывают гранатами, а ведь Красная Армия – вот она, рядом. Радость смешивалась с ужасом. Уже после освобождения мы видели, какое огромное количество взрывчатки, авиабомб вынесли саперы из Дома правительства. Говорили, предполагалось взорвать его с загнанным туда населением Минска. К счастью, быстрое наступление наших войск сорвало эти страшные планы фашистов.

Со 2 июля над Минском проносились снаряды дальнобойной артиллерии. Немцы уходили. И наконец – тишина…* Неужели – все, конец оккупации, нет фашистов? Наконец в небе появился маленький советский самолетик, мы решили, что это разведчик. Пронесся слух, что в городе – наш танк. Не стало сил быть в неведении, и мы с соседями побежали к Дому правительства, на Советскую – главную в Минске улицу – узнать, вошли ли в город наши войска. Оказалось, что это было не совсем безопасно: из здания тюрьмы нас обстрелял кто-то, не успевший удрать. И наконец мы на Советской улице, там, где теперь площадь Ленина. Пусто… Но вот вдалеке мы увидели, что по обеим сторонам Советской, прижимаясь к зданиям, осторожно, каждую минуту ожидая выстрелов, движутся цепочки солдат – наших, красноармейцев, как по-довоенному мы их называли. Конечно же, мы бросились к ним, нарушая, наверное, воинский порядок. Но мы никак не могли им не кричать – не бойтесь, немцев нет, – не могли не смеяться и не плакать от большой радости.

В эти первые часы освобождения мне показалось чрезвычайно необходимым сорвать с кинотеатра вывеску «Nur fьr Deutsche» – «Только для немцев», что я и сделала, содрав кожу на руках, но с наслаждением и злобой.

В скверике на Юбилейной площади расположились солдаты, солдаты кормили детей компотом, во все дома были приглашены наши дорогие, такие родные освободители. Невозможно забыть 3 июля, когда за наспех собранным (что уж было) столом почти до утра мы слушали молодых офицеров, слушали и сами рассказывали.

Фронт ушел на запад, еще миллионы сыновей России [и других республик СССР] легли в свою и чужую землю от Бреста до Берлина и Праги. И пусть простят они нас за то, что для нас после 3 июля началось сплошное счастье – беги в любой конец города и не бойся ничего, встречай возвращающихся из партизанских отрядов, вышедших из подполья, приезжающих из эвакуации. Мы вместе со взрослыми входили в комиссии, которые ходили из дома в дом, записывали, что потеряла в войну каждая семья и кого потеряла, чтобы затем был определен ущерб, нанесенный гитлеровцами. Еще не работала почта, и мы разносили из военкоматов письма.

Конечно, не сразу жизнь стала нормальной – через Минск пыталась прорваться из окружения большая группировка фашистов. Оставив Минск, немцы стали методично, район за районом уничтожать Минск бомбежками, во время которых (уже после освобождения!) погибло много людей. Приходили похоронки… Подрывались на минах во время работ (вот и в этом году еще обнаружили метростроевцы страшный «подарок» войны). Гибли и калечились мальчишки, тайком ковыряясь в снарядах, гранатах, которых было много брошено. Разрушенные дома были исписаны обращениями детей к родителям, родителей к детям с указанием, где искать друг друга.

* Тут і далей шматкроп’е аўтара ўспамінаў.

Vita. 1984. № 307.